Читать книгу "Дом на Манго-стрит  - Сандра Сиснерос"

Мой родной дом

Девушка на фотографии – я во время написания «Дома на Манго-стрит». Она находится в своем кабинете – комнате, которая, наверное, давным-давно, когда еще была жилой, служила детской. Двери в помещении нет, и оно лишь немногим просторней кладовой у входа. Но зато в комнате великолепное освещение, и она располагается над парадной лестницей, что позволяет девушке слышать, как приходят и уходят соседи. Она позирует так, будто лишь на секунду оторвалась от работы, но на самом деле никогда не пишет здесь. А пишет на кухне – единственном месте, где есть обогреватель.

Это Чикаго 1980 года, неблагополучный район Бактаун[18], незадолго до того, как его открыли для себя богачи. Девушка живет на втором этаже дома 1814, северная Паулина-стрит. Окна квартиры выходят на улицу, по которой когда-то гулял известный писатель Нельсон Олгрен[19]. Чуть дальше, на Дивижн-стрит, в пешей доступности отсюда, жил Сол Беллоу[20]. Район пропитан запахом пива и мочи, сосисок и бобов.

Девушка обставляет свой «офис» вещами, раздобытыми на блошином рынке, что на Максвелл-стрит. Винтажные пишущие машинки, кубики с буквами, цветок аспарагуса, книжные полки, фарфоровые статуэтки, вывезенные из оккупированной Японии, плетеные корзинки, птичьи клетки, раскрашенные вручную фотографии. Предметы, которыми ей так нравится любоваться. Важно, чтобы у нее было место, находясь в котором она сможет отвлечься и подумать.

Когда девушка жила дома, вещи, стоило ей взглянуть на них, словно упрекали ее в чем-то, заставляли испытывать грусть и тоску. Они говорили: «Помой меня». Или: «Лентяйка. Ты должна». Но вещи в кабинете будто бы волшебные – они приглашают ее играть. Наполняют светом. Там она может находиться в тишине и покое, слушая голоса в голове. Ей нравится быть одной.

Когда она была девочкой, сильно мечтала жить в тихом доме, который принадлежал бы только ей, так, как некоторые мечтают о свадьбе. И вместо того чтобы копить кружево и постельное белье для приданого, девушка покупает старье в комиссионных магазинах на неухоженной Милуоки-авеню для своего Будущего-Собственного-Дома: выцветшие лоскутные одеяла, битые вазы, блюдца с отколотыми краями и пыльные лампы. Вещи, которые так нуждаются в любви.

Девушка вернулась в Чикаго после окончания университета, переехала в старый дом отца с номером 1754, находившийся на северной Келер-стрит, и поселилась в своей детской с двуспальной кроватью и цветастыми обоями. Тогда ей было почти двадцать четыре года. Однажды она набралась храбрости и сказала отцу, что вновь хочет жить одна – так, как когда была студенткой. Он посмотрел на нее, словно разъяренный петух, готовящийся к атаке. Но она и бровью не повела. Она видела этот взгляд раньше и знала, что он безобиден. Она была его любимицей, и все, что требовалось, – немного времени.

Дочь говорила, что писателю требуются тишина, личное пространство и долгие периоды одиночества для раздумий. А отец решил, что друзья-иностранцы и высшее образование испортили дочь. В какой-то степени он был прав. В какой-то степени была права она. Когда ребенок смотрит на себя глазами отца, то понимает, что дети не должны покидать родительский дом вплоть до свадьбы. Когда она смотрит на себя глазами американки, то понимает, что должна была съехать еще в восемнадцать лет.

На какое-то время отец и дочь заключили перемирие. Она согласилась переехать на нижний этаж в доме номер 4832 по западной Хоммер-стрит, где со своей семьей жил старший брат. Но спустя несколько месяцев, когда выяснилось, что старший брат на самом деле оказался Большим Братом, она села на велосипед и принялась колесить по району, в котором ходила в школу, до тех пор, пока не нашла квартиру со свежевыкрашенными стенами и малярной лентой на окнах. Она постучала в витрину магазина на первом этаже, поговорив с домовладельцем, убедила его сделать ее новым арендатором.

Отец не понимает, почему дочь захотела жить в столетнем здании, большие окна которого легко пропускают холод. А дочь знает, что квартира чиста, но передняя ободрана и обшарпана, даже несмотря на то, что они с соседкой с верхнего этажа по очереди ее убирают. Стены нуждаются в покраске, но арендаторы ничего не могут с этим поделать. Когда отец приходит, то, поднимаясь по лестнице, всегда начинает брезгливо ворчать. Ее квартира заставлена деревянными ящиками из-под молока, где хранятся книги, а на полу спальни, у которой нет двери, лежит старый хлопчатобумажный матрац. «Хиппи, – пренебрежительно произносит отец с видом, который вызывают у него бродящие по району мальчишки. – Drogas»[21]. Когда он замечает обогреватель на кухне, то качает головой и говорит: «Зачем я столько работал, чтобы купить дом с центральным отоплением, если она все равно предпочла жить так?»

Когда девушка остается одна, то наслаждается высоким потолком и большими окнами, из которых видно небо, новым ковролином и стенами, белыми, как писчая бумага, пустой кладовой у входа, комнатой без двери, кабинетом и пишущей машинкой и снова – большими окнами, выходящими на улицу, крышами, деревьями и безумным движением на скоростном шоссе Кеннеди.

Между домом, в котором находится квартира, и кирпичной стеной соседнего здания есть небольшой уединенный садик. Единственные люди, посещающие его, – семья с певучей, как гитара, речью, и семья, говорящая с южным акцентом. Они появляются на закате с домашней обезьянкой в клетке, садятся на зеленую лавочку, разговаривают и смеются. Девушка подглядывает из-за занавесок и думает, откуда же у них обезьянка.

Отец звонит каждую неделю, чтобы спросить: «Mija[22], когда ты возвращаешься домой?» А что по этому поводу думает ее мать? Уперев руки в боки, та гордо заявляет: «Она научилась этому от меня». Но когда отец в комнате, мать лишь пожимает плечами и говорит: «Что я могу поделать?» Мать не возражает. Она знает, что это – жизнь, полная сожалений, и не хочет, чтобы дочь испытала такое. Она всегда поддерживала идеи дочери, даже когда та училась в университете. Именно мать украсила стены их дома в Чикаго цветами, именно она выращивала в саду розы и помидоры, пела арии, исполняла соло на ударной установке сына, пританцовывала в такт с исполнителями шоу Soul Train, обклеивала кухню постерами с изображениями разных стран, используя кукурузный сироп вместо клея, каждую неделю исправно гоняла детей в библиотеку, на концерты или в музеи, носила на груди значок с надписью «Кормите людей, а не Пентагон», и именно мать не доучилась дальше девятого класса. Эта мать. Она легонько подталкивает дочь локтем и говорит: «Как же тебе повезло, что ты училась».